Спас-Угол Салтыкова-Щедрина

Елена РАСКИНА,

 Москва, специально для «КВ»

фото автора

«Я вырос на лоне крепостного права, вскормлен молоком крепостной кормилицы, воспитан крепостными мамками и, наконец, обучен грамоте крепостным грамотеем…», — писал о себе Михаил Салтыков-Щедрин.

Салтыковы были крупными землевладельцами — и властвовали не только над землей, но и над душами крепостных крестьян. И таковых душ у родителей писателя было 2600. Имение Салтыковых располагалось в Пошехонье — ныне это окрестности подмосковного города Талдом, селение Спас-Угол. Откуда такое редкое название — Спас-Угол? Объясняется оно, однако, очень просто: селение расположено на стыке трех областей (губерний): Московской, Тверской и Ярославской (поэтому — угол). А вот первая часть названия связана с родовой церковью Салтыковых — Храмом Спаса-Преображения Господня.

Сгоревшая усадьба и уцелевшая церковь

Именно здесь, на фоне нежной, грустной, какой-то ласково-усталой природы (такой, о которой К.Д. Бальмонт говорил: «Есть в русской природе усталая нежность, / Безмолвная боль затаенной печали…»), и располагается ныне Музей Салтыкова-Щедрина. Находится он не в родовой усадьбе Салтыковых, поскольку ее уже не существует. Уже через год после Октябрьской революции усадьба Салтыковых в Спас-Угле была конфискована, а потом сгорела. То ли сожгли революционеры, то ли пропала, как всякий дом, оставшийся без присмотра. А в родовой церкви Салтыковых до 1970-х годов хранили семенной картофель. Печальная история большевистского варварства!

Так или иначе, усадьбы больше нет, а от Салтыковых осталась только родовая церковь, Храм Преображения Господня, в трапезной которого и нашел приют историко-литературный музей. Этот музей был открыт стараниям местных краеведов-энтузиастов: директора Т. Куликовой, редактора районной газеты «Заря» В. Саватеева, педагога Л. Нешумовой, щедриниста из Петербурга А. Левенко и других поклонников творчества Михаила Евграфовича. Храм — действующий, музей — тоже действующий, но они мирно существуют бок о бок. Так живая, горячая вера Христова помогает русской литературе.

 Правда, храм нуждается в реставрации — прекрасные фрески облупились, стены нужно заново покрасить, купол потускнел. Вероятно, власти — и местной, и федеральной — недосуг выделить деньги на ремонт храма, а заодно и построить для музея отдельное помещение. Щедра матушка Российская Православная Церковь, приютила она музей великого писателя, но все же — храм есть храм, а музей есть музей. И хорошо бы музею не ютиться в трапезной церкви, а жить собственной жизнью. Грустно смотреть на то, как разрушаются оазисы русской культуры XIX века, как обветшала построенная бабушкой писателя, Надеждой Ивановной Салтыковой в 1797 г. родовая церковь…

«Воин и супостатов покоритель»

Но все же сохранились усадебные хвойные и липовые аллеи, каскад прудов, святой источник Иорданка и родовое кладбище Салтыковых у стен храма, где покоятся дед и бабушка, родители, братья и сестры великого писателя. В 1957 г. в селе Спас-Угол был установлен бюст М.Е. Салтыкова-Щедрина работы Л.А. Бернтама. А в музее выставлены кое-какие вещи, принадлежавшие Салтыковым: родовой герб, календари-месяцесловы, курительная трубка отца писателя, документы, рукописи, фотографии, письма, книги, мебель… Например, диванчик, на котором сиживали с вышивкой сестры писателя, или потрет трогательного мальчика в белой рубашечке с огромными темными глазами. Это — сам писатель, маленький Мишенька Салтыков.

Михаил Евграфович родился 15 (27) января 1826 года в родовом имении Спас-Угол. Крестный отец Мишеньки, мещанин Дмитрий Михайлович Курбатов, после свершения обряда крещения пророчествовал, что «младенец сей будет воин и супостатов покоритель…». Если под супостатами понимать чиновников-бюрократов и помещиков-мракобесов, которых Михаил Евграфович нещадно высмеивал, то предсказание сбылось. Салтыков-Щедрин действительно в жизни немало воинствовал — хоть и не с оружием в руках, а пером по бумаге. Но «помпадуры и помпадурши», изображенные им в одноименной книге, получили, что называется «по первое число».

 Вот, к примеру, такое гневное и едкое рассуждение: «Скажу, например, про себя: сделайте меня губернатором — я буду губернатором; сделайте цензором — я буду цензором. В первом случае: сломаю на губернаторском доме крышу, распространю больницу, выбелю в присутственных местах потолки и соберу старые недоимки; если, кроме этого, надо будет еще «суть» какую-нибудь сделать, и «суть» сделаю: останетесь довольны. Во втором случае, многие сочинения совсем забракую, многие ощиплю, многие украшу изречениями моего собственного вымысла… (…) Не нужно только торопиться, а просто призвать подчиненного и сказать ему: милостивый государь! Неужто вы не понимаете? Верьте, что он поймет тотчас же и почнет такие чудеса отчеканивать, что вы даже залюбуетесь, на него глядя». Прочитаешь такой пассаж, задумаешься и поймешь, что ничего у нас не изменилось… Или почти ничего. Только «милостивых государей» теперь по-другому называют.

Михаил Салтыков нравом и способностями пошел в отца: Евграф Васильевич знал иностранные языки, изучал науки, считался одним из образованнейших дворян в Пошехонье. А вот матушка, Ольга Михайловна, из купеческого рода Забелиных, была «министром в юбке», «кулаком-бабой». Науки и искусства ее не интересовали, но семейные богатства помещица сумела приумножить. Мишенька же в три года знал азбуку, в четыре «со слуха» начал болтать по-французски и по-немецки, а в семь лет стал обучаться грамоте под руководством крепостного живописца Павла Соколова. В восемь лет мальчик прочел Евангелие и написал впоследствии, что именно эта вечная книга поселили в его сердце «зачатки общечеловеческой совести».

«Я люблю эту бедную природу…»

Далее была учеба в Царскосельском лицее, сочинение стихов и сначала — полное равнодушие к прозе, а потом — горячая к ней привязанность. Михаилу Евграфовичу пришлось долго послужить под началом тех чиновников-«помпадуров», которых он впоследствии так едко и метко высмеял. Воспоминания детства отражены в последнем произведении писателя, «Пошехонской старине», — прощальном даре родному Спас-Углу. О пошехонской природе Михаил Евграфович трогательно и проникновенно писал: «Я люблю эту бедную природу, может быть, потому что какова она ни есть, она все-таки принадлежит мне; она сроднилась со мной точно так же, как и я сжился с ней; она лелеяла мою молодость, она была свидетельницей первых тревог моего сердца, и с тех пор ей принадлежит лучшая часть меня самого».

"Крымское время" №7(3362) 23 января 2014