Алексей
ВАСИЛЬЕВ,
фото
и фоторепродукция автора
Алексей Фролов не любит, когда его выставляют
героем. Заставить позировать его в пиджаке, утяжеленном наградами, не может ни
дочь, ни внучка.
— К чему всё это? — отмахивается Алексей
Афанасьевич. — Какой я герой? Тогда все такие были…
Май на Одере
В
этом году весна обрушилась на Крым внезапно, жара такая — не весна, лето!
Солнце разгоняет облака, сирень и
цветущие вишни наполняют воздух сладостью праздника. Точно так было и 67 лет
назад, далёким победным маем. Своего первого убитого фашиста ветеран не помнит,
а вот 9 мая 1945 года запомнил до мелочей. Этот день Алексея Афанасьевича
застал на Одере. Запомнился он нескончаемыми криками «ура!», автоматными и
пулеметными очередями, взрывами самодельных — из бочек — бомб. Ведь настоящие
бомбы на земле теперь уже никогда не взорвутся. Так верилось, так хотелось…
Мы
разговариваем с Алексеем Фроловым в палисаднике
его небольшого дома в Перевальном. Диктофон старательно ловит слова
воспоминаний…
Первая кровь
…Декабрь
1941 года. Немецко-фашистские войска подошли к Ангаре (так тогда называлось Перевальное).
Чтобы не оказаться между молотом и наковальней, мирное население села подалось
в лес, в Кизил — Кобинские пещеры.
—
Пять дней мы скрывались в Красных пещерах — только и слышали, как рвались снаряды
и раздавались выстрелы, — вспоминает ветеран. — Когда всё стихло, мы спустились
в село и поняли — наши отступили. Своих убитых немцы уже забрали — дороги в
селе были покрыты трупами наших солдат. Помню, сбором и захоронением убитых руководил
мой сосед Васька. Нам он казался
взрослым детиной. А ему-то и двадцати тогда не было… Трупы собрали в одну
братскую могилу, а уже потом перезахоронили там, где сейчас стоит памятник в Перевальном.
Там же похоронены раненые советские военнопленные, которые падали, когда немцы
вели их через село. Фашисты сразу же пристреливали обессилевших раненых и даже их
товарищей, если они пытались им помогать.
Хозяева Крыма
—
В Ангаре установилась оккупационная власть, — продолжает Фролов рассказ о тех
далеких днях. — Помню татарку — кажется, фамилия её была Апазова, — которая
важно вышагивала по селу и приговаривала: «Мой сын доброволец, и я хозяйка
Крыма!». Сами же татарские добровольцы очень уверенно чувствовали себя под
фашистской защитой — бродили по Ангаре, орали песни под гитару. Однако я помню,
что в селе было всего два дома, где жили татары, которые стали предателями.
Остальные, как и все наши, с войсками Советской армии ушли защищать Родину. Забегая
вперед, скажу, что комиссаром нашего партизанского отряда тоже был татарин, нормальный
мужик из Ялты. Когда в сорок четвертом татар высылали, все просили за него. Но
решения Москвы не обсуждались. Правда, как я узнал, похоже, отправили комиссара
в Среднюю Азию на хорошую должность — он стал председателем колхоза.
Жизнь в оккупации
— Как
известно, девушек и парней отправляли в Германию на работу, — рассказывает
Алексей Афанасьевич. — Чтобы остаться, я по чьему-то совету пошел учиться на
лесника. Выучился. Стал десятником. А главным лесничим был у нас поляк. Но, в
отличие от нас, он не лесом занимался, а ревностно фашистам служил. Любопытство
и рвение его и погубили. Лесничий ходил по лесу, вынюхивал, где стоит
партизанский отряд, ну партизаны его и порешили…
Жизнь
в оккупации была трудная. Несмотря на то, что селяне голодали, немецкий
комендант приказал им ежедневно сдавать все куриные яйца. Тех, кто противился, расстреливали.
Сборщиком яиц назначали местного, русского жителя. Кстати, тех, кто не
соглашался делать это, тоже ждал расстрел.
Камрад — капут!
— Но
страшнее немцев и коллаборационистов
были румыны — злые и вечно голодные, — говорит Фролов. — Я думаю, что и немцы,
и мы запомнили румынских фашистов не как солдат, а как воров — они хватали всё,
что можно унести. Некоторые румыны на постой были расселены по сельским домам.
«Повезло» и нам. Однажды я подрался с «нашим» румыном. Взглянув на ночное небо,
я увидел падающую звёздочку и громко заметил,
мол есть такая примета: одна звёздочка капут — один камрад капут. Услышав это,
румынский вояка вмазал мне кулаком по лицу. Я схватил чугунное кольцо c печи и припечатал им обидчика. Завязалась драка.
Прибежали мать и сестра. Нас ели разняли. Мать пожаловалась немецкому офицеру.
И офицер, человек немолодой, наказал румына как мальчишку — перед всем строем,
в саду, приказал забияке снять штаны и после этого отстегал плеткой. Я через
окно наблюдал экзекуцию и радовался своей первой победе. В те минуты я еще не знал, что очень скоро война с её
настоящими победами и смертями, станет
для меня реальностью.
В партизанах
— Однажды
во время моего очередного лесного дежурства прибежал наш мастер и сказал — мол,
пора уходить, сбор для всех в лесу на Куранцевской поляне (в том месте когда-то
была пасека пчеловода Курана). Было это в сорок втором году. И мы ушли в
партизаны, — вспоминает ветеран вехи своей военной жизни. — В нашем отряде №17
было человек восемьдесят. В основном
молодежь, но я видел и нескольких пожилых, по 40—50 лет. Из «стариков»
сделали первый взвод, а из молодежи — второй. Очень быстро мы (в том числе и девушки)
научились стрелять. Забыл сказать, что кроме румын, на стороне немцев поначалу
воевали чехи. Но вскоре они перешли на нашу сторону. Помню, как к нам в бригаду
пришли двадцать чехов и даже на машине
притащили пушку! Они сдались и остались вместе с нами в партизанах — жили в
таких же условиях, как и мы, в шалашах, и очень хорошо воевали.
На операциях
— На
операции мы выходили исключительно ночью — ночь была нашим временем, днем — отсыпались,
— продолжает Алексей Афанасьевич рассказ о партизанских буднях. — Командиром у
нас был старший лейтенант Октябрь Аскольдович Козин — хороший, отважный
человек. Ночью мы шли по центру дороги. «Это
наша земля, — говорил Козин, — мы не должны никого бояться!». Хотя, когда ярко
светила луна, все же держались теневой части дороги. Из оружия вначале у меня
был обрез, потом карабин. С Большой земли нам на парашютах сбрасывали длинные
иранские винтовки — они были больше моего роста! Ну и конечно, трофейное оружие
забирали у немцев…
…Шоссейная дорога,
ведущая из Симферополя в Алушту, и прилегающие к ней леса не раз становились
местом ожесточенных боев партизан с гитлеровскими захватчиками. Немало смелых
операций провели они в районе Перевального. В 1941—1942 гг. здесь действовали в
основном отряды третьего района — Алуштинский и три Симферопольских, а также
Зуйский, Биюк-Онларский, Сейтлерский, а в 1943-1944 гг. — бригады Северного
соединения, базировавшиеся в зуйских лесах, где находился партизанский
аэродром. К нему из района дислокации Южного соединения вела тропа,
пересекавшая на 26-м километре шоссе Симферополь — Алушта.
Спасли водохранилище
— Поначалу
немцы устроили свои посты вдоль дорог и у леса, — говорит собеседник. — Но
вскоре отказались от этой затеи. Дело в том, что мы подбирались к таким постам
и кидали в трубу гранату. Выжившие немцы с ужасом выбегали на улицу и попадали
под свинцовый град партизанских пуль.
…Партизаны 17-го
отряда проводили дерзкие вылазки на трассе Симферополь — Алушта уничтожая
вражеских солдат, захватывая технику и боеприпасы. Однажды, в ночь на 7 ноября
1943 года народные мстители взорвали склад со взрывчаткой в районе села
Сорокино. Кстати, взрывчатку эту гитлеровцы предназначали для уничтожения
Аянского водохранилища.
Дорога на фронт
— Я
хорошо помню бои, когда немцы отступали, и мы вместе с партизанами шли на
Симферополь, — рассказывает Фролов. — Помню пересыльный, сборный пункт в
Симферополе недалеко от Центрального рынка. Партизаны записывались в
действующую армию. Подошла моя очередь — бравого вояки, партизанившего два года
по крымским лесам. Однако мне ответили очень сурово. Сказали, чтобы я шел домой
«молоко с кашкой кушал». Да, забыл сказать, мне в ту пору было семнадцать…
…В
армию Алексея Фролова призвали только в
конце сорок четвертого. Попал он в пехоту, в
отдельный пулеметный батальон, форсировал Вислу, прошел всю Польшу и на
Одере встретил День Победы…
Возвращение в лес
Семь
лет прослужил Алексей Фролов в Польше и в 1953 вернулся домой. Был
мотористом — электриком. А потом снова стал лесником. Вернулся в лес потому,
что главным в Перевальненеском лесничестве назначили его бывшего партизанского командира
Козина. И еще почти сорок лет охранял
Алексей Афанасьевич крымский лес. Сложнее всего шли «бои» с браконьерами, ведь
если во время войны враг был очевиден, то в мирное время нарушителями закона
зачастую выступали народные слуги — милиционеры и депутаты…
Судьба наградила Алексея Фролова долгой
жизнью, крепким здоровьем и ясной памятью. Может, и для того, чтобы он успел
поведать потомком истории о тех страшных и героических днях.
"Крымское время" №47 (3120) от 11 мая 2012
Комментариев нет:
Отправить комментарий